Он перебрасывает на ремне автомат и, искоса посмотрев на товарища, негромко творит: — За себя, Мишка, я отвечаю. С гранатой под танк брошусь, а врага не пропущу. — Гм… — качает головой Бардабаев. — Это легко сказать — под танк! — Да нет, — улыбается Саша, — ты знаешь, и сказать тоже не легко. — Все-таки легче. — Кому как… Товарищ старший лейтенант, — сказал он вдруг, не глядя на командира, — можно вам один вопрос задать? — Давай. — У вас кто-нибудь из родных есть? — Ну как же… Слава богу, у меня семья, да и не маленькая. — А у меня вот никого… — Да, я знаю, — сказал Артюхов. — Это грустно, конечно. — Нет, — сказал Саша. — Нет? Саша подумал и помотал головой. — Раньше я, вы знаете, действительно грустил и скучал. И на фронт ехал — тоже паршиво было: никто не провожает, никто не жалеет. А теперь я как-то по-другому чувствую. Как будто я не сирота. Как будто, в общем, у меня семья… да еще побольше вашей. «Опять я не то говорю» , — подумал он с досадой. — Непонятно небось? — сказал он усмехнувшись. Неожиданно Артюхов взял его за руку и крепко сжал ее. — Нет, Сашук, — сказал он. — Очень даже понятно. Вот из этих диалогов все понятно