Лаэрт говорит о Гамлете: «Он собственною волей не владеет», т.е. одержим, захвачен духом мести. Воля Гамлета не свободна. Что же удерживает его от поспешного акта возмездия? Призрак убитого отца диктует Гамлету, как поступать. Сомнение (уж не дьявол ли обращается к нему устами Призрака?) и стремление проверить, удостовериться на опыте, так ли все было, как поведал ему Призрак. Гамлет ставит эксперимент, подтверждающий рискованное предположение о виновности Клавдия. Гамлет — экспериментатор. Ему мало одной лишь веры. Он хочет знать наверняка. И как таковой он уже не просто орудие воли своего отравленного отца. Ему нужны доказательства для того, чтобы мстить осознанно. Гамлет не решается убить Клавдия, когда тот близок к раскаянию, молится на коленях. Интеллектуальное возмездие — таков ответ Гамлета на «грязное убийство» его отца. Орудие его мести — не рапира, а интеллект. Причина промедления — не безволие, а воля к знанию, стремление тщательнейшим образом обдумать план возмездия и нанести обдуманный удар с неотвратимыми метафизическими последствиями. В трагедии Шекспира идет речь не о вульгарной мести-расправе, а о метафизическом возмездии. Под маской дионисического безумия скрывался не исполнитель приказа (Отмсти!), а инициатор роковой игры со смертью, фатальная личность, способная выдержать и магическое общение с миром духов (всегда готовых поделиться с живым знанием мертвых) и свое маскирующееся под безумие абсолютное одиночество в мире. Гамлет — это «вывих времени», как он сам осознает себя и свою ситуацию: «Я — кара сам, и сам я жертва кары». Лаэрт же — двойник Гамлета, который также мстит за убитого отца, но совершает акт возмездия вульгарно — на уровне проявлений. Умирая, Гамлет дважды просит друга Горация поведать людям о мотивах его действий, которые, как мы видим, не лежат на поверхности повседневного сознания.
