Книга Константина Воробьева “Убиты под Москвой” стала для меня целым событием. Читая ее, я словно услышала голос героя стихотворения А. Т. Твардовского «Я убит подо Ржевом»: … Нам свои боевыеНе носить ордена. Вам – все это, живые, Нам – отрада одна: Что недаром боролисьМы за Родину-мать. Пусть не слышен наш голос, –Вы должны его знать. Эти строки взяты автором в качестве эпиграфа к произведению, потому что повесть и названием, и настроением, и мыслями перекликается со стихотворением Александра Трифоновича. Ее автор сам прошел через войну – об этом узнаешь и без чтения биографии. Так писать невозможно с чужих слов или из воображения – так писать мог только очевидец, участник. Повесть “Убиты под Москвой” Константина Воробьева, очень эмоциональна. Эта книга особенна еще тем, что в ней сочетаются, с одной стороны, реалистичность, а с другой – глубокое осмысление событий и тонкий психологический анализ поступков героев с высоты прожитых лет. Повесть “Убиты под Москвой” – короткое произведение, включающее в себя целую эпоху. Такое ощущение появляется потому, что война, врываясь в человеческую жизнь, влияет на нее, как ничто другое, радикально меняет ее. Если в мирной жизни душа развивается, эволюционирует, то на войне в ней происходит ломка: ломаются прежние нравственные ценности, прежний взгляд на вещи. Если в литературе мирного времени символом духовных исканий становится дорога, путь, то у Константина Воробьева – беспорядочное, безысходное метание под обстрелом с воздуха. Проблемы, встающие перед человеком на войне, почти те же, что и в мирное время, однако они поставлены настолько остро, что от их решения не скрыться, не убежать. Эти извечные проблемы героизма, гуманизма, долга решает для себя курсант Алексей Ястребов. Автор говорит словами Рюмина: “Судьба каждого курсанта… вдруг предстала средоточием всего, чем может окончиться война для Родины – смертью или победой”. В судьбе одного курсанта словно сконцентрировалась судьба всей России. Актом огромного гуманизма и гражданского мужества стало само слово в защиту тех, кто струсил, спасовал, проявил слабость в тяжелую минуту, “придавленный к земле отвратительным воем приближающихся бомб”, вжавшийся в нее под минометным обстрелом. Они, курсанты, не думали о спасении так холодно и расчетливо, как генерал-майор, снявший знаки различия и бежавший с передовой. У них не было времени думать о долге ( “Он подумал о Рюмине, но тут же забыл о нем… Мысли, образы и желания с особенной ясностью возникали и проявлялись в те мгновения, которыми разделялись взрывы… ”), поскольку “тело берегло в себе лишь страх”. Тот, кто переборол в себе чувство страха, безусловно, герой. Но в остальных, менее сильных духом, автор учит видеть не трусов, а прежде всего людей. Обыкновенных. Таких же, как те, что не почувствовали еще в жизни настоящего страха, не увидели смерть вблизи, но берутся судить свысока, не имея на то морального права! На протяжении всей повести я задавала себе вопрос: “А как бы я поступила на месте героев Воробьева? ” И, честно ответив на него, понимала, что не все в жизни можно разделить на черное и белое, трусость или героизм. К тому же, говорит автор, погибать страшно и противоестественно, но погибать напрасно, бесполезной жертвой, противно самой природе человеческой, тому, что отличает человека от зверя. Протест против этого звучит в потрясающей сцене, когда курсанты в отчаянии и бессилии стреляют в горизонт.
